Хор Вирап
Сергей Арутюнов
***
Те, кого я застал на земле,
Вороных и немного мухортых,
Препогано держались в седле,
Но зато разбирались в махорках.
И вела их фабричная мгла
На промышленные водопои -
Не отмоешь тех дней добела,
Не поместишь на фотообои.
Повезло: уцелели не все -
Схоронились под прелой соломой,
Залегли в сероватом овсе
На задах институтской столовой.
Веет холодом от окна,
День июльский и сух, и ветрен.
Те, что были со мной тогда,
Были теми, в кого я верил.
***
Максиму Лаврентьеву
О, если бы мы были побожественней,
Чем эта вечно серая скотина,
Один бы накропал на День Восшествия,
Другой - как раз на Взятие Хотина.
Но как нам, не освоившим и азбуки
Столетья, где никто не окрыляем,
Носить на теле пиджаки и галстуки,
Нырять в огонь и плавать баттерфляем?
Какие оды мы с тобой писали бы,
Какую чушь пошлейшую несли бы,
Когда бы Музой не были осалены,
Когда бы уши не были ослины.
А так ты видишь - до поры до времени
Летят от нас по закоулкам клочья,
И мать ученья - только повторение
Нехитрых правил и законов волчьих.
***
Который день ты сам себе чужой,
В проулках рыщешь меж посольств и консульств,
Зависнув между телом и душой,
Выходишь в город, словно в дальний космос,
И видишь зомби, прущих в синема
Прогреть мозги - ну что ж, долби, сарраунд.
И им блеснет литая синева.
Устанет Пермь - пробудится Саратов.
И повторится прошлое, как встарь,
По списку - от футбола до хоккея:
Сервант, запотевающий хрусталь,
И жизнь, и смерть, и слёзы, и похмелье.
И ты пойдёшь меж консульств и посольств,
Глухих дворов, стоянок, барных стоек,
Безликим и лишённым всяких свойств,
Как ленинградский высохший дистрофик.
***
Если сразу обман мой нераскусим,
Даже тени наложены филигранно,
Расскажи мне про истинность русских зим
И про ливневый снег в уголке экрана,
И про тех, кто всю жизнь прохрипел в грязи,
А затем невозбранно и резистентно,
Полоумную Родину воскреси,
Заручившись поддержкою Президента.
А заплачу от снега её - утешь,
Ницшеанствуй, голубушка, и суфийствуй,
Ибо мне не впервой хоронить мятеж
В этой почве сопливисто-подзолистой.
Я согласен питаться её стыдом,
Плесневелыми плешинами проталин.
Расскажи мне, как ссученный мастодонт
Притворялся, что сущностен и брутален,
И с годами, под натиском ЕБИТДЫ,
Мудрецы удалились в самоизгнанье.
Расскажи, как мы ссучились - я и ты,
Расскажи мне про то, что так тщетно знаю, -
Про болотные хляби, где рыщет вепрь
И не ведает жалости, как ни всхлипни...
Если сразу заплачу, ты мне не верь.
Это ливневый снег на раскисшей глине.
памяти Валерия Прокошина, поэта
***