Полунин Николай
Дождь
Николай Полунин
Дождь
* Печатается в сокращении.
Я немного еще полежал, не открывая глаз, чтобы не видеть потолка над собой -- со считанными-пересчитанными пятнышками, отвалившимися корочками побелки, волосками паутинок. Сколько времени, я не знал. Восемь? Девять? Я открыл глаза и в серой мгле комнаты за плотно задернутыми шторами понял, чего мне не хватает: не шли часы. Взял с тумбочки будильник, он показывал без минуты четыре и молчал. Все равно пора вставать. Не суетясь -- потому что на работу я так и так опоздал.
... откину одеяло -- на правую сторону, как обычно; потом сяду, и ноги сами собой попадут в тапочки, старые дырявые тапки с надорванной латкой на правом; потом я зевну; потом прошлепаю в ванную, но по пути включу на кухне плиту под чайником; все -- не зажигая света, потому что я еще не проснулся; потом шипящая струя ударит в подставленные ладони, плеснет в лицо...
Я постучал по крану. Из него хрюкнуло, но воды не выползло ни капли. Вообще-то странно, чтобы ни горячей, ни холодной.
Не было равно и электричества. Я щелкал выключателем, размышляя о превратностях судьбы. Такое мне явилось меланхолическое определение: превратности судьбы. Прошел обратно в комнату, натянул трусы и штаны, набросил курточку на молнии. Я хотел идти смотреть пробки. В последний момент поднял телефонную трубку. Без всякой мысли -- мне просто вдруг захотелось узнать точное время. Трубка молчала. Вообще-то у меня есть сосед, телефон у нас спарен, но он обыкновенно спит до полудня. Он мог бы спать и до двух, и до трех, но в полдень ему звонит его подружка, и они болтают час-полтора. Еще он всегда занимает телефон по ночам, каждую ночь чуть ли не до утра, но мне телефон ночью не нужен, я ночью сплю. Где мой сосед работает, я не знаю.
Трубка молчала. Я было решил, что сейчас ночь, но рассвет, серенький, осенний, мокрый, тихонько, но настойчиво лез в окно. Ничего не понимаю. Пошел на кухню, потрогал чайник. В холодильнике у меня был томатный сок, была ветчина.
Почему-то расхотелось идти на лестницу. Я жевал холодное мясо, запивал холодным несоленым соком и все еще ничего не понимал. На миг подумалось: война, -- в груди екнуло и сжалось, но тут же я вспомнил про тишину. Слава богу, нынешняя война не началась бы с тишины.Когда я съел последний кусок и выпил остатки сока, мне сделалось совсем холодно. Какого черта! Я побежал в комнату. Что творится, может мне кто-нибудь объяснить? Раздернул шторы. Над крышей соседнего дома уже просветлело до золотизны, разорванные облака уползали рябью вверх и вниз -за ночью. Березка облетела совсем, тонкая, черная. Вода на мокром асфальте больше не текла, она собиралась в лужи, широкие лужи, обширные лужи, и небо отражалось в них с облаками и ветками деревьев, со всем.
Я увидел.
Черные окна, серые окна. Окна с бликами от занимающегося неба. В доме напротив, в доме слева, в доме справа.
Пустые окна.
Распахнул настежь балконную дверь. Чистое утро толкнуло меня в грудь, я свесился через перила и огляделся. Желтые листья в лужах. Высоко в небе проплыли крестики птиц. От дома к дому пробежала длинная кошка. Ах, вот как... Вот даже как. Значит, вы остались. Значит, все они остались... Каркнула ворона, ей ответила другая -- теперь я это слышал. Я бросился обратно.