– Мы же это уже обсуждали.
Произносит он это не удивленно, вздыхая – уже готовый даже к её нерешительности. Обсуждали, обсуждали столько раз, что Мари может заканчивать за него фразы, заранее зная каждый ответ и каждый вопрос –истертыми разговорами, которые должны были – но так и не создали жизни.
Они трижды уже были на консультации, и в первый раз Мари вышла и не говорила об этом еще неделю. Ко второму разу они подошли ответственнее и выслушали рекомендации врача, которые могли бы наизусть перечислить сами, расписали график анализов, процедур, выбрали кроватку – и свели на нет естественнее, спотыкаясь в мелочах. Тогда они впервые поругались из-за этого всерьез– до криков, разбитой посуды, слез и вопросов без ответов – вопросов, которые повторятся еще много, много раз. Они не расстались тогда, и это сказало для Мари больше, чем любые клятвы у алтаря.
В третий раз они пришли в клинику уже готовые заключить все контракты, Мари сама завела этот разговор, сама поставила подпись на документах, сама одобрила план, и сама собиралась успеть сдать первые анализы перед работой – и так и не встала раньше. Больше, чем просто беспечностью, отсутствием разницы в несколько дней – он знает её, знает, и сморит укоризненно и устало, тем взглядом, под которым она всегда уступает – под которым хотела бы уступить.
Мари разливает им кофе, как каждый завтрак каждое утро и отвечает.
– Я не могу.
Мало для кого это простой выбор, и он вздыхает, отставляет в сторону чашку с кофе и повторяет – терпеливо, как много раз уже повторял, вопросы, на которые нет ответов – никаких кроме тревожного предчувствия, щекоткой расходящегося от ребер, естественного для их решения, того, что мог бы решить психолог или успокоительные – того, что можно было бы заглушить, если захотеть, и Мари не знает, чего она хочет и чего ей следует хотеть.
– Чего ты боишься? Я не понимаю.
Объясни мне.Нельзя сказать, что Мари фанатично религиозна, хотя и нельзя сказать, что отрицает любую веру, но позиция церкви уже не так уж категорична, а жизнь её не так уж праведна – нет, не из-за веры Мари не может решиться. Она не из тех, кто постоянно оглядывается на то, что скажут соседи и родственники, хотя, конечно, многое говорят о новых детях – как многое говорят обо всем, от необычного цвета волос до самой обычной драки. Нельзя сказать, что Мари панически боится врачей с их колбами и манипуляциями, хотя и нельзя сказать, что она безразлична к страданиям тела, но она читала многие рассказы матерей новых детей –и знает, редкая боль сравнится с новыми родами.
Новые дети рождаются с болью, только с болью, которую нельзя заглушить ни одним из средств, как если бы был над биологией некий высший закон, и мука была ценой, которую нужно заплатить за то, что запрещено тебе делать природой. Нельзя сказать, что Мари боится боли.
– Я не знаю, как объяснить, – она отвечает, и сама делает глоток кофе.
Пытаясь сделать происходящее обыденным, нормальным, и нельзя сказать, что есть хоть одна разумная причина сомневаться их еще маленькой семье. Нельзя, но – спустя несколько лет попыток они так и не завели детей. Среди их друзей есть пара, которая тоже собирается завести нового ребенка, уже начала подготовку, и Мари пыталась говорить с подругой, но так и не услышала ничего, что облегчило бы её выбор – ничего схожего с тем неспокойным чувством в груди.