Имя твое, Меценат, в моих первых стихах, – пусть оно жеБудет в последних! Меня уж смотрели довольно – рапиройЯ награжден, ты же вновь заключить меня в школу стремишься. Годы не те и не те уже мысли! Вейяний, оружьеВ храме Геракла прибив, скрывается ныне в деревнеС тем, чтоб народ не молить о пощаде у края арены. Часто мне кто-то кричит в мои чистые, чуткие уши:«Bo-время, если умен, ты коня выпрягай, что стареет,Так чтоб к концу не отстал он, бока раздувая, всем насмех». Вот почему и стихи и другие забавы я бросил;Истина в чем и добро, я ищу, и тому весь отдался;Мысли, сбирая, кладу я так, чтоб достать было близко. Спросишь, пожалуй, кто мной руководит и школы какой я:Клятвы слова повторять за учителем не присужденный,Всюду я гостем примчусь, куда б ни загнала погода. То я, отдавшись делам, погружаюсь в житейские волны —Доблести истинный страж, ее непреклонный сопутник;То незаметно опять к наставленьям скачусь Аристиппа —Вещи себе подчинить, а не им подчиняться стараюсь. Долгою кажется ночь тому, кто обманут любимой,Долог поденщику день, бесконечными кажутся годыДетям, когда – без отца – надзор их гнетет материнский:Так же лениво течет для меня безотрадное времяТо, что мешает моей мечте и решенью занятьсяВсем, что равно беднякам и богатым полезно, что вредноДетям и старцам равно, если будет оно в небреженьи. Мне остается таких начал в утешенье держаться. Так далеко, как Линкей, хоть не можешь ты взором достигнуть,Все ж, гнойноглазый, тебе не следует мази гнушаться;С необоримым пускай ты не чаешь Гликоном сравняться,Все ж не бросай охранять от хирагры себя узловатой. Надо хоть сколько-нибудь пройти, коль нельзя уже дальше. Жадностью если кипит твоя грудь и несчастною страстью,Есть заклинанья, слова, которыми можешь ослабитьГоре такое и часть болезни большую отбросить. Пусть честолюбье тебя раздувает – есть верное средство:С искренним сердцем прочесть тебе формулу нужно три раза. Всякий: завистник, гневливый, лентяй, волокита, пьянчуга,Как бы ни был он дик, – смягчиться он все-таки может:Пусть терпеливо лишь ухо преклонит он нравоученью. Шаг к добродетели первый – стараться избегнуть порока,К мудрости – глупость отбросить. Ты видишь, с каким напряженьемМысли и с риском каким для жизни бежишь ты от мнимыхБедствий, коль ты небогат иль на выборах ты провалился:Бедности чтоб избежать, до Индии крайних пределовМчишься купцом, не ленясь, чрез огонь, через море, чрез скалы. Иль, неразумный, все то, чего жаждешь, презреть и отвергнуть,Слушая тех, кто умней, и поверив им, ты не желаешь?Разве презрел бы борец, по распутьям и селам бродящий,С игр олимпийских венок, коль была бы надежда, возможностьПальму, столь сладостный дар, получить без того, чтоб пылиться?Злато дороже сребра, но доблесть дороже и злата.
«Граждане, прежде всего вы, граждане, денег ищите;Доблесть уж после монет!» своды Януса так поучаютС края до края: урок сей твердят и младые и старцы,«К левой подвесив руке пеналы и счетные доски». Пусть ты умен, добронравен, оратор искусный и честен, —Коль без шести иль семи ты четыреста тысяч имеешь,Будешь плебей. За игрой мальчуганы твердят: «Будешь царь ты,Если сумеешь попасть». Пусть же медною служит стеною:Чистую совесть хранить, не бледнеть от сознанья проступков. Росция ль лучше закон, ты скажи мне, иль детская песня,Царство дающая тем, кто правильно делает дело;Песня, что пелась не раз и Камиллам и Куриям в детстве. Лучше советчик какой? Что твердит: «Добывай себе средстваЧестно, коль можешь, а то – добывай, как угодно», – чтоб, сидяВ первых рядах, ты смотрел плаксивые Пупия пьесы, —Или же тот, что велит и тебе помогает свободноГордой Фортуне давать отпор, головы не склоняя?Если бы римский народ спросил, почему не держусь яТех же суждений, что он, как и в портиках тех же прогулок, —Милого всем не ищу, ненавистного не избегаю,Я бы ответил ему, как когда-то лиса осторожно,Будто бы, хворому льву: «Следы вот меня устрашают:Все они смотрят к тебе, ни один не повернут обратно». Ты многоглавый ведь зверь? За чем же идти иль за кем мне?Тешат одних откупа казенные, ходят другие,Пряников, яблок набрав, на охоту – ловить незамужнихЖенщин скупых, стариков, чтоб в садок посадить их поймавши;Тайно у многих растет от процентов богатство… Так пусть ужТянет одних к одному, а других к другому, – но развеВыдержать могут они хоть час лишь, одно одобряя?«Нет уголка на земле милей, чем прелестные Вайи!» —Скажет богач, и любовь господина спешащего чуютМоре и озеро там; но только лишь вздорная прихотьВолю откроет свою: – «Вы, каменщики, понесетеЗавтра к Теану свои инструменты». Коль брачное ложеВ доме, твердит: «Ничего нет приятней, чем жизнь холостая»,Если же нет – «Хорошо лишь женатый живет» – он клянется. Петлей какой удержать мне Протея, что лик свой меняет?Ну, а бедняк что? Смешно! Чердаки он, кровати меняет,Бани, цирюльников; рвет его в лодке наемной от качкиТак же, как рвет богача, что на собственной едет триреме. Если цирюльник плохой волоса мне ступеньками выстриг,Ты ведь смеешься; торчит из-под чесаной верхней туникиСтарой рубахи конец или тога неровно спадает, —Тоже смеешься. А что, как воюет мой разум с собою:Брезгует тем, что искал, что недавно отринул, вновь ищет;Вечно кипит, расходясь со всеми порядками жизни;Рушит иль строит; то вдруг заменяет квадратное круглым. Ты, лишь обычным сочтя сумасбродством, над тем не смеешься;Ты не находишь, что врач мне нужен, а то попечитель,Претором данный, хотя – о нуждах моих все радея —Сердишься ты, если ноготь подрезан коряво у друга,Друга, что предан тебе и свой взор на тебя устремляет. Словом, мудрец – одного лишь Юпитера ниже: богат он,Волен, в почете, красив, наконец он и царь над царями,Он и здоров, как никто, – разве насморк противный пристанет.
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.
