Юрий Казарин
Глина
«Пёрышко чьё-то прилипло к порогу…»
Пёрышко чьё-то прилипло к порогу —это с большого крыла. Сад облетевший упал на дорогу,всё, что осталось, – метла. Будет сподручно и ветру и Богуосень смахнуть со стола…Время ворует себя понемногу —так, чтобы вечность была. «Лицо прекрасное, лицо беды…»
Лицо прекрасное, лицо беды. Вплывает в засуху стакан водына златоусте лермонтовской сабли. Не пролилось ни капли. Ещё во сне лицо твоё. Во сне,который снится Лермонтову. Несопротивляется красавица беда. Клинок отточенный, гранёная вода. Клинок отточенный. Гранёная вода. «Не с горя, нет, не с перепугу…»
1 Не с горя, нет, не с перепугуночь белоглазая бледна —вдоль неба ливень гнал округуи выпивал её до дна. Там вечность слуху не помеха —и влаги шум, и кровь твоя. И выворачивалось эхов именованье бытия. Когда ты шёл, не зная броду. Когда вода упала в водус недвижной скоростью сверла. Когда Елена умерла. 2 И снова Бог заплачет надо мнойя смерть свою к моей любви ревнуюи высота срастётся с глубинойв отчётливую линию прямуюи ливня повсеместная метлагустеет и растёт из водостокаи ангелу с метлою одинокоЕлена умерла. «Не над бочкой, а прямо над бездной…»
Не над бочкой, а прямо над безднойбез беды, без любви, без трудамежду небом и плёнкой небеснойбелый трепет расплющит вода. Это бабочка. Это распятье. Растяжение влаги. Стекло.
Это выдоха светлое платьена холодную воду легло. Это взгляда распах и суженье,и сетчатки разрыв, и звезда,упираясь в своё отраженье,остаётся во мне навсегда. «Детское мужество, взрослые страхи…»
Детское мужество, взрослые страхина голубом закипают глазу. Выкрутишь из пропотевшей рубахиболь неизбывную, Божью слезу. Мутная – освобождает ресницы,чудо вытягивая из беды,чтобы нагнуться, прозреть и напитьсяздесь, на земле, у последней воды. Смотришь в неё с голубым полыханьемльда или пекла из сердца земли,будто хрусталь с потускневшим дыханьемблизко, как бездну, к глазам поднесли. «В прошлом году, вчера…»
О. Седаковой
1 В прошлом году, вчера,я наловил плотвы —чистого серебра,истовой синевы —и в чешуе перстыподлинной высотыдаже впотьмах видныпрямо из глубины. 2 Слух оторвать от звука,зрение – от огня:произнесёт разлукаистину сквозь меня:ты полетай немного —вымети облака,чтоб доросла до Богалесенка мотылька. «Кто мне веки горькие поднимет…»
Кто мне веки горькие поднимет,разлепив разлуки мёртвый мёд…Дождь тебя, как дерево, обнимет,ознобит, осиной назовёт. Мёртвый дрозд – откуда он, откудаутром, ниже неба, на крыльце…Сколько в нём и ужаса, и чуда. Сколько смерти в этом мертвеце. Всю забрал, большую, на рассвете. И теперь в округе благодать. У, какая горечь в сигарете,то есть в жизни, я хотел сказать. «И после смерти я умру…»
И после смерти я умруещё не раз, перелетаяот чернозёма к серебру. И вдруг – заминка золотая,щербинка, вмятинка. С какойпечалью тянется по светупространство, нежностью, тоскойи болью сжатое в планету. Недооплаканная, тыглядишь из всех разбитых стёкол,которые из немотыя прошлой кровью недотрогал. «Я к вам ненадолго – я в гости…»
Я к вам ненадолго – я в гости,послушать, как уточка вдоль камышаиз воздуха ржавые гвоздивытаскивает неспеша. А значит, я к первому небу успею,уже начинается взгляд. Пять ласточек, в Кассиопеюпостроившись, в небе стоят.
