Ояр Вациетис
Экслибрис
Нельзя не обратить внимания на ярко выраженную космичность Вациетиса. Он в равной мере понятен и латышу, и русскому, и… (больше ни за кого не решусь поручиться) – и в то же время одинаково чужд нам всем. Как конкретная реализация мирового духа, Вациетис – поэт, бесспорно, латышский и никакой другой, но он не принадлежит полностью ни своему поколению, ни Латвии в целом не столько по праву гения служить всему человечеству, сколько по свойству айсберга скрывать под водой пять шестых своего тела. Людмила Азарова-Вациете как-то сказала, что Ояр – это тот случай, когда в одном человеке действительно семь «Я». Легко сообразить, что при взгляде на правильную семигранную призму или пирамиду видишь не более четырех боковых граней…
Антрацит
Antracīts, 1978
Путь
К чему бы я ни шел,я иду пешком. Я ведь хочу прийти,вовсе не –появиться. Вне верст усталых. Вне снов одиноких. Вне встреч с собой. Вне тоскипо тебе. Я ведь хочу зайти,вовсе не –заявиться. Вне расстояний. Вне обочин. Вне звука шагов,твердящихнепроизносимое. Да, я стоптал немалоподметок,но не затоптал ни одногочеловека. Антрацит
1 Проехала машинас каким-то там углем…Я всю жизнь нет-нетда и вспомнюту машину с каким-то там углем. Я изжаждался по одиночеству,и я встретилодиночество ночи в черной накидке. Одиночество порою необходимо,но я захлебнулся ими начал тонуть. По одиночествуможет идти лишь умеющий плавать. Мне было позволенолишь пригубить…Но тут прошламашина с каким-то там углем.
2 Нет, не пройти мимо// того антрацита. Не я этукучу вырыл,та куча не станет мой домсогревать. Зато антрацит добытв точно таких же шахтах,какие сам прорубал. По точно такому же аду,черному,с блуждающими огнями,за словом идут,за поэзиейи за любовью. И часто в местах добычина поверхность земливыходит только глухой раскат. Из черного колодца счастьявыносят самих углекопов,и неподобающе черными,с неподобающе светлыми глазами,они выглядятв полуденном солнечном блеске… 3 Вовсе я не из тех,кто мог бы сидеть здесь с лупой,однако сижу. А у меня ведь еще инструмент есть –// только спрятан внутри. Так долго я здесь сижу,что кусок антрацитауже перерос Гайзинькалнс,потом Эльбруси теперь, противнопоблескивая, как автоген,выситсянад Гималаями. Больше не сыщешь сходствасо стеклянной горой,где конь золотой годится. Ни с чем больше нету сходства –того, что я ощущаю,тоже не объяснишь. Нет,пока я не подобралсяк бесконечному,но определенно ползу вперед. Не то, чтобы я понималбесконечность,однако вижу,откуда растет антрацит,и чувствую то, что положено,глядя на звездные пляски…Что-то в них от меня самого,так же, как в черномискрящемся антрацитеили Млечном пути,научиться ходитьпо которому пока невозможно. Серого цвета
Я превратилсяв одно-единственное серое око: из серых луж пьют серые голуби; серый дождик серые лужи вгоняет в серую дрожь; на горизонте из серых башенсерая клякса…Серый туман,клубясь, наползает,как пепел пожарища…Я превратилсяв одну-единственную серую ноздрю: ворсинки шарфа меня щекочут – как в двигателях сожженный бензин; серые пятна на досках лесов – как будто плотник прошелся;запах гари –вчера в этом городедень загорелся, скроенный наспех,и я в этосерое утро// вчерашний угар вдыхаю. Он – старый солдат,проснувшийся от всего только лишьболи в костях,ноющих к перемене погодыв местах ранений,которые многих на той войне выжглидотла, –он тоже чует запах горелого. Он – мчась по ступенькам –еще выстраивает те формулы,что заставят шататься фундамент физики,скрепляя который,сгорели многие, –и снова воняет гарью. И по всей квартире,по всей улице,по всему городупаленого серый запах. Я просыпаюсьв час предрассветных сомненийи по уши зарываюсь в серый и рыхлый пепел,по которому мы ежечаснои ежеминутнобредем к своимсобственным радугам. Мы каждое утро,порядком еще не проснувшись,влезаем в этотвчерашнийгустой серый пепели, почти не задумываясь,трамбуем его,превращая в асфальт на сегодня.
