Воспоминанья – как к обеду пряники. Спой, Кашепаров, нам про палисад…Податься бы к себе в киномеханики,две трети жизни прокрутив назад,когда дела не превращались в навыки,а жизнь пилась взахлёб и натощак —бесспорна, как закон термодинамикии липкий чад студенческих общаг. Нестройная картина мирозданиястройней, когда в душе поёт Орфей…И я шагал с не первого свидания,как будто в жизни не было первей. Лишь помнится, как старый клён сутулился,а я всё шёл – взволнованный, хмельной…И что-то сонно бормотала улица,набухшая рассветной тишиной. Не странно ль то, что нынче, в снежной замети,где дремлет кучер, сев на облучок,волной выносит на поверхность памятикусочек жизни, скомканный клочок.
1977
Морожко, фрукты – рядом, дёшево. На пляже – тел беспечных крошево. Все – вместе. Невозможно врозь. Парник. «Спидола» беспечальная. И море, как вода из чайника,на блюдце бухты пролилось. Семидесятые бровастые…И чайки тучные, горластыесъестное припасают впрок. Жара – как в пасти у Горыныча. А в двух шагах от пляжа – рыночныймалороссийский говорок. И серебристый пух качается,и юность ниткой истончается,над нами приговор верша,и, сердце искушая, дразнится:ведь дочь хозяйки, старшеклассница,так обморочно хороша…С момента миросотворенияна всё кинематограф временинаносит шедевральный грим,чтоб снова ожила архаика:июль. Посёлок Николаевка.
Ничейный полуостров Крым.
Каа
Стародавнее ломится в сны, прорывается изнутри,и попробуй остаться чистеньким, в стороне…На подъездных дверях было внятно написано: «Жид, умри!»А когда я стирал эту надпись, то думал: «Не мне, не мне…»Ну, а время вползало в души, хотело вглубь,изменяло фактуру судеб, как театральный грим…А отец собирал каждый лишний и даже нелишний рупь,чтоб свозить и меня, и усталую маму на остров Крым. Мы пытались продраться сквозь засыхавший клей,оценить недоступных книг глубину и вес…Жизнь казалась длиннее, чем очередь в Мавзолей,но размытою, как повестка съезда КПСС. Мы Антонова пели персидским своим княжнам,исчезали по каплям в Томске, в Улан-Удэ. Всё, что думалось нам, что однажды мечталось нам —по стеклу железом, вилами по воде…Притерпевшись давно к невеликой своей судьбе,я смотрю и смотрю, терпеливый удав Каа,как скрипучий состав, дотянувший до точки Б,задним ходом, ревя, возвращается в точку А.
Кусочек детства
Ах, детство ягодно-батонное,молочные цистерны ЗИЛа!. . И небо массой многотонноюна наши плечи не давило. Тогда не ведали печалей мы:веснушки на носу у Ленки,ангинный кашель нескончаемый,слои зелёнки на коленке. Вот дядя Глеб в армейском кителезовёт супружницу «ехидна»…И так улыбчивы родители,и седины у них не видно,картошка жареная к ужину,меланхоличный контур школы,да над двором летит натруженный,хрипящий голос радиолы. Вот друг мой Ким. Вот Танька с Алкою. У Кима – интерес к обеим. А вот мы с ним порою жаркоюпро Пересвета с Челубеемчитаем вместе в тонкой книжице,в листочек всматриваясь клейкий…И время никуда на движетсяна жаркой солнечной скамейке.
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.