Натали Якобсон
Поэт и Клодия
Пролог
– Да услышит вас тот, кому вы вознесли ваши молитвы, – скрипучий голос старухи мигом вывел его из оцепенения. Невиль усмехнулся, но ничего не ответил. Палач не посмел бы проявить малодушие и перекреститься в присутствии странного, бледного юноши, поэтому Невиль сам поспешил прочь от лобного места, бережно прижав к груди предмет, который только что купил.
Лишь отойдя десяток – другой шагов, он обернулся через плечо и…никого не увидел. Никакой старухи возле эшафота уже не стояло. Да и разве имеют какое-то значение ее слова. Она не могла знать о том, кто властвовал сердцем и поступками Невиля на протяжение долгих-долгих лет. Никто этого не знал, никто, кроме одного-единственного человека.
Красивый, бледнолицый поэт по имени Невиль поплотнее запахнул свой плащ и двинулся дальше. Ночная площадь встречала его угрюмым молчанием, та самая площадь, которую еще с утра оглашали крики сотен кровожадных бездельников, примчавшихся посмотреть на казнь. Бешеный рев толпы, толкотня, давка, сплетни, слухи, проклятия в адрес палачей и осужденных и странный молчаливый незнакомец с демоническим взглядом, неподвижно стоявший в самом центре толпы, будто в ожидании чего-то. Незнакомец, который преследовал Невиля всю жизнь и не оставивший его даже после смерти.
Невиль остановился, опустил руку в карман, проверяя, сколько осталось червонцев. Больше чем должно было бы быть, а ведь если только он не доплатил палачу, то завтра весь город узнает о его страшном секрете. Внутренняя подкладка бархатного плаща уже алела от крови. Неужели мертвая голова снова начала кровоточить?
Поэт еще бережнее прижал к груди свою ужасающую ношу, завернутую в кусок окровавленного шелка. Ему нечего было опасаться. Даже встреться ему в этот поздний час прохожие, что мало вероятно, они не смогут прочесть, что у него в голове.
Здесь нет того, кто умеет читать его мысли, как по раскрытой книге. Даже если мимо промарширует ночной патруль, никто из солдат не догадается, что элегантный неотразимый аристократ, прячет под плащом холодный сверток с прекрасной, мертвой, златокудрой головой.В ночи раздался бой курантов. Глухие, монотонные удары, так должно быть бьется сердце смертника перед казнью. Поэт остановился и взглянул поверх серого моря крыш на латунный стрелки башенных часов, не замечая экипажа, промчавшегося мимо, не слыша грохот колес и свист кнута, только бой часов и тихий зловещий шепот.
В последний миг, когда карета уже сворачивала за угол, Невиль все-таки обернулся, и ему почудилось, что вместо форейтора на запятках примостилась смерть – отвратительный скелет в лохмотьях и с косой. Но ведь этого не может быть. Просто галлюцинация. Невиль точно знал, у смерти прекрасные лица. Смеющиеся, коварные, злые, но все равно прекрасные. Лица, окружившие его в тюремной башне перед самым рассветом, за час до оглашения приговора. Как ему изгнать из памяти злых духов с их нелепыми предложениями?
Он чуть ускорил шаги. Ветра не было и, несмотря на предрассветный холодок, щеки Невиля пылали, но не краснели. Он всегда оставался бледным. Чьи-то зловещие голоса продолжали шептаться у него за спиной, и от них было не уйти, даже ускорив шаг. Они всюду сопровождали его.