Воспоминания живучего пузожителя
Алексей Шерстобитов
Памяти отрочицы Юлии посвящается…
Прости меня, Ангел!
© Алексей Шерстобитов, 2017
© Татьяна Азанова, дизайн обложки, 2017
ISBN 978-5-4483-6120-3
Евдокия
Не видавшие здесь друг друга увидятся там
после воскресения, и матерь узнает, что это – ея сын, и сын узнает, что это – его матерь.
Наверное, большинство из нас – людей, привыкших относиться к жизни с точки зрения материальной, узнав о судьбе этой женщины, назвали бы ее невезучей. И действительно: три мужа, от каждого из которых рождался ребенок, после чего супруг, не прожив и полугода, уходил в мир иной, оставляя мать и свое чадо почти в полной нищете, одиночестве и отчаянии.
Последнее, скорее, надумано нами самими же, поскольку представить такое положение счастливым было бы по меньшей мере нелогичным. Но что мы знаем о людях, знакомых нам только по чужим слухам, скорее всего, по поверхностным мнениям, не стараясь взглянуть глубже и тоньше? Чужие слова, сказанные не ради правды, а для своего эгоизма, который мы и не замечаем, ложатся кривыми неуместными мазками, даже по цветовой гамме не подходящими к картине, которая должна бы нас впечатлить, затронув самые тонкие и теплые струны нашего сердца.
Евдокию Лазаревну Кружилину знал я со слов ее сына, тепло и с большой любовью рассказывающего о своей матери. Было в его словах много неожиданного глубокого чувства, выплескивающегося под визгом рикошетирующих пуль, разрывов тяжелых снарядов, уханьем минометных выстрелов и нервозной бранью воинов, окружавших нас обоих – военных корреспондентов.
Он не рассказывал душещипательных историй, но говорил о жертве женщины ради него и двух других детей, совершаемой с улыбкой на красивом лице, украшенном невероятной доброты глазами, вооруженных взглядом смиренным, не осуждающим, раскрытым каждому и каждому же готовым подарить надежду с верой в лучшее.
Лазарь Кружилин часто описывал материнскую любовь, окружавшую его с детства, как теплую, нежную плаценту, будто в материнской утробе, источающую добрую и успокаивающую энергию. Казалось, он часами может об этом говорить, будто в его жизни нет и не было больше ничего более важного.
Отдельных эпизодов жизни почти не высвечивалось, то есть все услышанные были мелкими не основными подробностями, призванными выделить главное – маму…
Один лишь взгляд ее снял мгновенно охватившую его боль; слезы, пролитые ей до этого, омыли не только раны физические, но и порабощенное желанием мести сердце. Взяв с него слово больше никогда не убивать чужих сыновей, родительница растворилась в воздухе палаты, дав понять, что посещение это было не вещественным, но духовным.