Сергей Терентьевич Семенов
Беженка Луиза
Стуловы всей семьей сидели за завтраком. И старые и малые друг за другом протягивали ложки к блюду с обжаренным картофелем и молча усердно жевали. Глядели все спокойно и довольно; у подростков на щеках выступил веселый румянец и в глазах сверкал задорный огонек. Сегодня у них помолотки. Обмолотили все остатки. Послезавтра пропустят ворох, оправят омет, и можно будет загораживать овин и забыть к нему дорожку до другой осени.
И пора. Зима уже дает себя знать очень настойчиво. Все продолжительнее заморозки по утрам, солнца не видно по целым дням. По небу то в одну, то в другую сторону медленно и низко движутся густые, как будто перегруженные чем тучи и точно выбирают место, где бы им остановиться и разгрузиться. И если они выбросят то, что их обременяет, тогда плохо будет тем, у кого останутся необмолоченные снопы или неубранная на усадьбе солома… Да и другие дела ждут. Поговаривают, что нужно делить дрова и валить участок…
– Ну, вот и сыты, слава богу, – проговорил, положив ложку и обтряхивая рукой свою густую темную бороду. Мартын. – Налей-ка нам, хозяйка, чайку.
– И мне, – блестя глазами и чему-то улыбаясь, заявил шестнадцатилетний Ларька.
– Подождешь, не всем сразу, постарше тебя есть, – оговорила мальчика Татьяна и перевела глаза на большака Андрея, с явным отпечатком перенесенной боли на худом и бледном лице.
Андрей был ратник, со второй мобилизации пошел на войну, ходил с своей дружиной вблизи передовых позиций, участвовал в наступлении на Восточную Пруссию, при отходе был ранен в ступню ноги и левый бок, долго лежал в лазарете и только недавно пришел домой, освобожденный от военной службы навсегда.
Дома Андрей пока отдыхал. Ходил он с костылем, поэтому работать ему было трудно, но ему не сиделось на месте; он шел в овин, когда молотили, в сарай, когда туда шли за кормом, встречал скотину, когда ее пригоняли из стада. Мать его удерживала, но Андрей не слушал ее и совался во всякий след. Сегодня он еще до свету отправился в овин и был там с молотильщиками до конца.
– Наливай ему, я подожду, – взглянув на Ларьку, улыбаясь, выговорил Андрей.
– И он подождет, не велик барин…
– У нас никого господ нет, – огрызнулся Ларька.
– Всем достанется, не торопитесь, – степенно сказал Мартын, наливая в блюдце желтый дымящийся чай и с наслаждением схлебывая его. Но Ларька, не обращая внимания на слова отца, продолжал ерошиться:
– Молотельщикам надо вперед увагу сделать.
– Ах ты… молотельщик! – упрекнула его мать, но все-таки подала ему чашку прежде Андрея.
– А что ж, нешь мы не молотельщики? – заступилась за брата Наташка.
– Все помощники, что тут говорить, – примирительно проговорил отец. – Если бы не они, нам нешь теперь разминаться? Протянули бы до Николы.
И сознание, что они развязались с этой работой, привело всех опять в покойное состояние, посыпались шутки, зазвучал смех…
С улицы доносились удары в чугунную доску. Сначала звуки неслись издалека, но дальше они слышались ближе. Это был созыв на сходку. Мартын прислушался и проговорил: