Сестры Карамазовы
неРассказы
Андрей Шилов
Посвящается моей любимой дочери Марии…
© Андрей Шилов, 2016
Ты, мое фото и будущая война
«Феликс Эдмундович» воровато прищурился, выдержал почти театральную паузу и через долю секунды эхо механического щелчка, отразившись от желтого камня псковской железнодорожной пристани, навсегда впечатало его выбритую голову в еще недописанные страницы новейшей истории России.
– Снято, – устало процедил сквозь прогнившие зубы пожилой увалень. – С вас 10. 50. За снимком – завтра после обеда.
– Ну вот, Саша! – невысокая брюнетка приятной наружности, не отрывая взгляда от своего спутника, расплатилась со стариком. – Какой ты все же смешной без кудряшек…
– Дежа вю, – перебил ее он.
– Что? – Наташа удивленно вскинула брови. – Повтори, я не расслышала.
– Не обращай внимания, показалось что-то… Будто было уже. И вокзал, и поезд зеленый, и ты, и фотограф со стареньким «ФЭДом». Будто случалось где-то… Где? И запах этот – то ли хвоя, то ли смола…
– Перестань, здесь только поездами пахнет. Да еще воровством, – Наташа на всякий случай потрогала сумочку.
Где? Где-то далеко, за ревущими коровами-локомотивами и плотоядными бездушными многоэтажками, за визгом тормозов утреннего такси и плакатом «Голосуй или проиграешь!» – далеко-далеко в изумрудных, еще не до конца высохших озерах плескалось лето, и красивые стройные женщины, обезумевшие от счастья, отдавались воде, траве и солнцу. Безумству храбрых пел песню ветер, и в воде отражались их узкие бикини. А здесь, на пыльном горячем перроне, вспотевшее людское стадо проклинало огнедышащий июнь. У каждого были свои причины ненавидеть лето – Наташа не была исключением. Но тогда она не знала, что через сорок шесть дней, придя сюда вновь за таинственным спецгрузом, ее унесут в привокзальную санчасть на брезентовых носилках, а санитары, которые приведут ее в чувство, с сожалением скажут:
– Бывает… Жара и не такое с людьми творит.
Жара…Здесь, на этом перроне, она не сказала ему тех нежных, нужных слов, которые рвались из ее груди подобно пуле, беспощадно выбравшей свою жертву – за мгновение до выстрела. Слов, которых он ждал.
Теперь, когда никчемная суета расставания уже дружески похлопывала его по плечу, Наташа лишь глупо улыбалась, виновато поглаживая его шершавую щеку.
– Ты не плачь, – он крепко обнял ее. – Я знаю, война скоро кончится, увидимся. Скоро, очень скоро.
Стоявший поблизости фотограф дрожащими руками запалил «Приму», покосился на них, выпустил в пустоту пару дымных колец и как бы нехотя продекламировал:
– Извини, отец, мы изучали французский.
– Eh bien, – добавил старик и побрел к урне.
Наташа расплакалась. Слезы смешались с тушью, а носовой платок, как назло, лежал глубоко в сумочке. Александр не стал ее успокаивать – скорее отойдет. И действительно, она быстро взяла себя в руки и перестала плакать. Вопросительно посмотрела на него.