Владимир Рыбин, Василий Головачев, Рекс Стаут
Искатель. 1981. Выпуск №2
№ 122
ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ГОД ИЗДАНИЯ
© «Искатель», 1981 г.
На I-IV стр. обложки и на стр. 2 и 51 рисунки Г. НОВОЖИЛОВА.
На II стр. обложки и на стр. 52 рисунки А. ГУСЕВА.
На III стр. обложки и на стр. 88 рисунки В. ЛУКЬЯНЦА.
Владимир Рыбин
Самородок
Повесть
В этой колонии все было серое – серые бараки, серая земля между ними, серые заключенные, каждое утро молчаливой колонной уходившие на работы и вечером возвращавшиеся к своим трехэтажным нарам. Все краски словно бы были вытеснены за проволочный забор. Там, за забором, бушевала тайга – густо зеленели разлапистые тисы, золотистые сосны, яркой белизной стволов выделялись березы. Чего только не было в этой тайге! Казалось, природа забыла об извечном распределении растительности по климатическим поясам и перемешала все – северные лиственницы и южные лианы, мягкие бархатные деревья и кряжистые кедры, тенелюбивые ели и солнцелюбивые дубы. А в колонии не росла даже трава.
Прежде она, конечно, росла и здесь, но привыкшие к буйству таежных кустов и трав заключенные не замечали ее меж бараков, не жалеючи перетирали ребристыми подошвами больших арестантских чеботов, сделанных из автомобильных покрышек. И трава исчезла, обнажив сухую, окаменевшую на солнце почву.Здесь всегда стояла тишина. Днем заключенные были на работах, а вечером, намаявшиеся на лесоповале, они засыпали, едва добравшись до своих нар. Только дважды в сутки, утром и вечером, начинал звенеть серый громкоговоритель, висевший на сером столбе возле караулки, и зычным голосом выкрикивал команды и распоряжения, пугая ворон, соек и прочую таежную мелочь.
Был полдень. Под столбом на сером вытертом чурбаке сидели два человека – здоровый парень с черными зубами чифириста и широко расставленными руками борца и хилый мужичонка с лицом, заросшим до такой степени, что маленькие глаза его, зажатые между низко надвинутой шапкой и поднявшейся до щек бородой, сверкали словно из амбразуры. Перед ними стояли носилки с мотками проволоки и веревок.
Солнце припекало, но они не снимали ни шапок, ни телогреек, парились, привыкшие к неписаному закону: что на тебе, то твое. Сидели и молчали, ждали, когда выйдет конвоир и поведет их с носилками через тайгу, через болота и мари к тому пятачку, где на новой лесосеке строились новые бараки и куда этой осенью должна была перебраться вся колония.
Впрочем, это была вовсе и не колония, а так, «огрызок колонии», как выразился однажды начальник их подразделения Дуб, получивший эту кличку за фамилию Дубов и за вид свой, коренастый и угловатый, как у старого дуба. Сама колония находилась далеко, а это место называлось странным словом «командировка». Видно, потому, что кочевало, перебиралось от одного лесного массива к другому.
– Два зэка заменяют одну лошадь, – глубокомысленно изрек парень, пнув носилки.
Мужичонка никак не отозвался на реплику.
– Не надорвешься, Мухомор? – спросил парень, все так же не поворачивая головы.
И снова мужик промолчал.
– Язык отсох?