Читать онлайн «Подворье прокаженных»

В. В. Стасов

«Подворье прокаженных»

На всех афишах и на множестве каталогов стоит у нас теперь: «Первая международная выставка». Ах, какой ужас! Неужели и в самом деле эта выставка будет первая и не последняя? Есть с чем поздравить нас! Да ведь это просто ужасно!

Читали вы великое создание великого писателя нашего века Виктора Гюго, роман: «Собор парижской богоматери»? Конечно, читали. А помните вы там одну великолепную главу, где описывается «Подворье прокаженных» (La cour des miracles)? Это ряд блестящих страниц, где со всегдашним своим талантом Виктор Гюго рисует то, что было четыреста пятьдесят лет тому назад в Париже. Вообразите же себе, что это самое повторяется теперь у нас здесь, в Петербурге.

Мне кажется, каждый, кто помнит роман Виктора Гюго и попадет вдруг на выставку декадентов в музее Штиглица, тот подумает про себя, что он тоже тот юноша, Пьер Гренгуар, который попал в «Cour des miracles».

Пьер Гренгуар увидал сначала на улице «папу шутов» с его безобразной процессией — и его удивление было уже громадно; но каково же оно стало, когда он вступил в «Подворье прокаженных»!

«По мере того, как он углублялся в переулок, вокруг него, точно из земли, вырастали слепые, безногие, хромые, безрукие, кривоглазые и прокаженные, с отвратительными язвами. Все это выползало на улицу, кто из домов, кто из отдушин подвалов, все это ревело, мычало, вопило и, ковыляя, устремлялось вперед, толкаясь и валяясь в грязи, точно улитки после дождя… Гренгуар подвигался среди этой толпы, обходя хромых, шагая через безногих, и то и дело увязая ногами в кипевшем вокруг него муравейнике калек, подобно тому капитану английского судна, который набрел на стадо крабов…»

Кто нынче очутится вдруг в зале Штиглицевского музея, почувствует то же самое, что во время оно старинный француз. Вокруг него стоит какой-то дикий вопль и стон, рев и мычанье; надо шагать через копошащихся повсюду крабов, уродов, калек, всяческую гнилятину и нечисть. Она всюду цепляется за его ноги, руки, за его фалды и глаза, мучит и терзает мозг, оглушает и мутит дух. И еще какое счастье было Пьеру Гренгуару: вся сволочь «Cour des miracles» порешила покончить с ним вдосталь, затеяла просто и начисто повесить его сейчас же, тут же, даже принялась за это любезное развлечение…

Только появление милой, чистой, прелестной Эсмеральды спасло его, и он, наконец, снова счастливо вздохнул, — но нам-то, нам-то какая прелестная, чистая, милая Эсмеральда явится на выручку, кто нас спасет из гнезда крабов, уродов и калек, кто вырвет нас из их противных клешней?

И этому ужасу предстоит еще повторяться? И это еще только первая выставка, нам на мученье и страданье, выставка нравственной слизи и липкой художественной грязи? И всему этому предстоит еще повторяться неопределенное число раз, целую, пожалуй, вечность?

О ужас, о бедствие, о бедные мы!

А ведь, пожалуй, как раз так и будет.

У наших декадентов есть староста, «декадентский староста», свой «pape des fous», которого тоже, как там, пожалуй, пронесут «на носилках, под деревцом, разубранным цветами и восковыми свечами», или провезут «на низенькой тележке, запряженной двумя собаками», с позолоченным сусальным жезлом в руках!