К вопросу о страданиях
Поздеевский Феодор
Если бы вся история жизни человеческой на земле с самой ее колыбели каким-либо чудом развернулась подобно огромному свитку пред нашим взором, то, конечно, каждый из нас увидел как бы огненными и кровавыми буквами написанное: "Плач, и стон, и горе" (Иез. 2:10). Наблюдения каждого и опыт всего человечества на протяжении всей его истории достаточно ясно говорят, что настоящие мир и жизнь, по крайней мере в сознании человечества, суть мир скорби, страданий и зла. Зло здесь в большой дозе перемешано с добром, и, как тонкий яд, это зло проникает собой все - к красоте природы примешивается безобразие, в силе природы сказывается ее слабость, а от человека гораздо более возносится к небу стонов отчаяния и плача, нежели восторженных криков радования и ликования. И что всего тягостнее для сознания человека, ищущего проникнуть в тайну окружающей жизни, так это замечаемое им постоянно какое-то странное противоречие и несоответствие между явной целью жизни природы и человека и действительной жизнью и деятельностью их. Ведь красота, здоровье, сила, жизнь по-видимому составляют явную цель природы в мире органическом, но в то же время природа действует и в противоположном направлении и трудится столько же и для уничтожения всего живущего, сколько и для жизни: не только для человека, но и для всего живущего она и мать, а пожалуй, больше того - мачеха. Она уничтожает одной рукой то, что делает другой.
У человека от природы есть много добра и в совести и в разуме, но в то же время еще больше есть такого, что постоянно борется в человеке с добром. И как сама природа постоянно как бы противоречит себе самой, так и человек постоянно мучается непрекращающейся борьбой духа и плоти, высших и низших своих стремлений.
Пусть человек намеренно будет закрывать глаза и не замечать этой общей "страды жизни" (страдания жизни. - Ред. ), пусть он будет стараться найти забвение в полном погружении себя в чувственность и в так называемые удовольствия жизни - он этим самообманом только на некоторое время отстранит как бы от себя весь ужас сознания пустоты своей жизни и кругового страдания, но сам факт этой всеобщей "страды жизни" так и остается фактом и еще тяжелее даст себя почувствовать в минуты духовного трезвения и заставит искать того или иного решения. Ведь не может же человек жить этой только скорбью жизни и в ней самой находить смысл жизни, а будет непременно искать какого-либо оправдания этой скорби житейской, какого-либо ее смысла и цели, раз она неизбежна. Правда, человечество готово признать даже эти страдания подлинным законом своей и мировой жизни: устами своих же ученых говорит оно теперь о законе борьбы за существование как общем и неизбежном законе жизни; не говорит только ясно, откуда же этот закон, каков его смысл и что следует дальше. Ведь нужен же какой-либо смысл этих страданий, нужен же какой-либо просвет, который хотя бы несколько живил человека и давал ему силу и мощь! А в том факте, что человечество все-таки никогда не мирится внутренне с этим как бы заколдованным кругом общего смятения и общей скорби жизни и ищет всегда лучшей доли и блага жизни, ясно выражается, что закон страданий вовсе не выражает собой подлинной правды о жизни человека, а только говорит, что может быть другая жизнь, лучшая, что чувствуется она внутренне и что стоит только из наличных форм и сил жизни найти такую, которая подлинно была бы пригодна для устройства блага жизни, - и оно будет обеспечено.