Никто не считает, что жизнь предсказуема, однако в мистическое начало мало кто верит. Не верила в него и я. Какая тут мистика, если схема — одна: родился, учился и так далее. К весне 1992-го мне было двадцать три, и мои анкетные данные умещались в три строчки: родилась в Москве, окончила французскую спецшколу, затем — филфак. До стадий под условным названием «так далее» я еще не дожила. И все-таки в моей схеме был сбой: в семнадцать лет я потеряла отца, а полгода назад — маму.
Я осталась одна, и в нашей когда-то уютной квартире стало тоскливо и пусто. В книжном шкафу стояли мамины альбомы, на фортепьяно лежали мамины ноты, в шкафу — мамины платья. Все напоминало о ней.
Тяжелее всего было вечером. Чтобы развеяться, я выходила в Лялин переулок, далее — по привычному маршруту: Подсосенский, Воронцово Поле, бульвар, Покровка, Малый Казенный, опять Лялин, знакомый каштан. Круг замыкался, я шла домой, и мне казалось: жизнь кончилась.
Однако случилось так, что судьба вывела меня на поворот и посадила около него старуху. Хотя не совсем так! Старуха сидела около моего подъезда. Маленькая, худая, в нелепой широкой юбке, пыльных ботинках, на голове — желтый вязаный шарф. Ни дать ни взять — нищенка! В тот вечер я возвращалась с прогулки и, остановившись у скамейки, стала искать ключи. Старуха встрепенулась и переместилась поближе.
Почувствовав пронзительный взгляд, я оторвалась от сумки и посмотрела в ее сторону. Какое удивительное лицо! Узкий с горбинкой нос, широкие скулы, тубы, похожие на вывернутые лепестки, огромные миндалевидные глаза. Казалось, в ее чертах присутствуют признаки всех рас.— Сядь! — приказала старуха.
Не попросила, не предложила, а именно приказала. Я опустилась на скамейку.
— Это хорошо, что поставила крест, хорошо!
Старуха скривила рот и добавила:
— Камень есть камень, слишком давит!
Я вздрогнула. На меня повеяло могильным холодом.
— А мать тебе надо отпустить! Она уже далеко, путы ей ни к чему!
Глаза наполнились слезами, и я всхлипнула. Старуха вздохнула и полезла в карман.
— Не одиночество хуже всего, а неопределенность. Все беды — от нее. Вот погадаю, и успокоишься.
Она вытащила лист бумаги и положила его на землю. Кроме небольшой таблицы, заполненной цифрами, на листе ничего не было.
— На, пожуй!
Не знаю откуда, но в моей руке оказался кусок хлеба. Безвольно засунув его в рот, я стала жевать.
— Старое гадание, издалека пришло! Поди уж, и забыли про него.
Она перехватила мой взгляд и забормотала:
— И понеслась, полетела, змеей зашуршала, а впереди — топь! Перескочила, закликала, крылами захлопала и поднялась!
Я почувствовала на себе цепкие пальцы и перестала жевать.