Елена Константиновна Лобанова
Реализация
Глава 1
Сознание вернулось сразу, или сделало вид, что вернулось. Первая мысль была умной: «Я что, ослеп»? Но она плохо сочеталась с тем, что помимо полной темноты вокруг, обстановка явно не напоминала домашнюю. Если уж получил по голове книжной полкой, сидя в кресле, так и очнуться надлежит там же, а не в какой-то подозрительной луже, сидя на полу. По крайней мере, так — логичнее. Но логика не спешила делать выводы. Она была на это просто не способна.
Виталий сидел и ощупывал пространство вокруг себя. Пространство было не ограниченным — никаких стен он пока не нашел, а вставать и идти их искать не рисковал. Обоняние намекало, что это место никак не может быть его квартирой, даже если уже наступила ночь, во всем мире отключили свет, и уличное освещение тоже, даже если тетя Зина так и не вызвала скорую, а наоборот, сбежала в панике. Повода для паники у занудной тетушки просто не могло не быть. Он не очень хорошо представлял себе, как должен был выглядеть после такого удара. Не как покойник, наверное, но где-то близко к тому. Сознание-то он потерял. По крайней мере, временно. А теперь сознание на месте и с памятью все в порядке. Никаких «тут помню, тут не помню».
Во-первых, приходила соседка Таня. Танька, бездарь, троечница, ученица средней школы пятнадцати лет от роду. Во рту жвачка, в пупке кольцо, в глазах — ни проблеска мысли. Поклонница его таланта, «одна из». Видал он таких поклонниц кое-где и заодно болтливость тети Зины, которая гордилась своим племянником направо, налево и у подъезда на все стороны. От этой её гордости шестнадцать этажей по их стояку разделились на просто читателей и зашореных критиков. Первый этаж — не в счет. Там все три квартиры населяли маргинальные личности, которые ничего не читали, кроме ценников на бутылках. Эти личности полагали, что раз — писатель, значит, во-первых, денег навалом, во-вторых — пьёт.
Более-менее внятно эту позицию обозначил спившийся художник по афишам дядя Толя: «Творческая личность нуждается в разрядке». Жители первого этажа посещали его четырнадцатый в надежде вместе разрядиться всякий раз, как только тетя Зина начинала стрекотать у подъезда «Талечку опять напечатали».Так, значит, сначала была Таня. Приходила за новой книгой. Потом тётя Зина подала чай. Никому этот чай нужен не был, но «тётя писателя» считала, что чаепитие — интеллигентская традиция. Танька чуть на радостях жвачкой не подавилась. Не по поводу чая, конечно. В новом романе народился, чтоб ему пропасть, подарочный герой. Все по-честному: Виталий Таньке героя, не главного, само собой, она — не проникает в квартиру с тёть-зининой помощью. От просьбы поправить школьное сочинение его трясло. Больше пары страниц Танька никогда не писала, но и эти опусы читать было страшно. Особенно страшно было вспоминать сами темы школьных сочинений и свое «золотое» детство.
Так, значит, в таком порядке: Танька, чай, книга, подпись, сел в кресло, странный звук, попытался увернуться, но книжная полка, зараза, настигла-таки. Последняя мысль: пробку надо было в кирпич заколачивать, а не пластиковый дюбель. Наверное, тридцать шестая книга была лишней. Гадская, ну, если точнее — чешская старая полка, повиснув на одной петле, размахнулась и как… Нет, размахнуться полка не могла. Правильно эта называется «маятниковые колебания». Вернее — одно колебание. Колебнулась прямо по правому уху. Как только шею не сломала? Хотя, это нормально, что не сломала. Таким ударом убить невозможно.