Пролог
Хаймес промок насквозь.
За последние полтора часа он ни разу не остановился, не оглянулся, не попросил помощи, а ведь чувствовал, что агония близка.
Для себя он давно определил, что именно будет делать в случае смертельного ранения, правда, не ожидал его так скоро. В статусе нумерата он прожил всего полгода, с декабря. А теперь затерялся в толчее улицы, как уходящий в иной мир призрак, неотделимый от своей печальной судьбы.
Пригород Сантьяго заливало вторую неделю, и прохожие спешили укрыться от ливня под цветастыми козырьками магазинчиков и кафе, до отказа набитых людьми после рабочего дня. Они и не замечали молодого человека в плотно запахнутой куртке с прижатыми к животу руками и неестественно бледным для испанца лицом.
Дождливая чилийская зима в этом году побила десятилетние рекорды по уровню осадков, и до ушей Хаймеса отовсюду долетали обрывки разговоров о погоде. Горожане сетовали и жаловались друг другу, но, как истинные католики, уповали на высшую справедливость.
Хаймес спешил.
Он чувствовал, что с каждым шагом немеют ноги, а рубашка на животе и сатиновая подкладка куртки всё обильнее пропитываются кровью. Главное, чтобы прохожие не заметили пятна и не вызвали полицейских, – тогда Хаймес не успеет предупредить команду об опасности.
Он преодолел ещё два квартала, прежде чем увидел заветный двухэтажный дом двенадцатого легиона – отделанный терракотовой глиной особняк с четырьмя колоннами, широким каменным крыльцом и окнами-арками с цветными стёклами.
Хаймес надеялся, что хоть кто-то смотрит сейчас в эти окна.
Он прибавил шагу.
Перед его внутренним взором пронеслось детство, что он провёл в Андах, в маленькой нищей деревушке. И в эту минуту в его воспоминаниях не нашлось пейзажа милее, чем родительский дом в конце улицы и двор с пёстрыми курами, тёмные глаза матери и улыбка младшей сестры, её звенящий смех и бормотание: «Хэсси, глянь, ну глянь, какой букетик я собрала. Это пассифлора».
В своей памяти он точно так же нёсся к дому, чтобы распахнуть дверь и увидеть, что всё в порядке.
Пригибаясь, словно неся на спине невидимый булыжник, Хаймес преодолел выложенную каменными плитами дорожку, опустил руку в карман куртки, вынул ключ, но тут заметил, что дверь приоткрыта.
Сердце пропустило удар, ключ выпал из ослабевших пальцев и зазвенел у ног. Неужели опоздал? Дева Мария, неужели он опоздал?
– Барбара! – крикнул Хаймес, врываясь в прихожую. – Барбара! Алишья! Бен!
Ответом ему был размеренный звук шагов.
По лестнице со второго этажа к нему спускался мужчина в офицерской форме вооружённых сил Чили. Под фуражкой с высокой тульей и национальной кокардой темнели влажные волосы, собранные в хвост, в них белела седая прядь, лоб блестел от пота.
На мужчине был серо-зелёный мундир с плотно прилегающим к шее отложным воротником, чёрными нашивками и пуговицами из жёлтого металла, форменные брюки и чёрные сапоги с высоким голенищем. Точно в такой же форме Хаймес видел этого человека три месяца назад, когда тот вдруг остановил его на улице и сказал:
– Ты готов предать координатора?