Андрей Блинов
Никогда без любви
Рассказ
I
Улица подымается в гору. Вдоль нее, будто в трубу, дует ветер. И когда я стараюсь вглядеться в мглистую даль, мое лицо больно сечет сухой снег. На той стороне, у почтового отделения, тускло светится желтый диск часов, похожий на луну. Стрелок не вижу. Наверное, они приближаются к восьми. В восемь я должен стоять у своего станка. Вместо этого я все еще торчу тут, на остановке, и жду двести третий автобус.
Впереди меня мужчина в высокой каракулевой шапке и с поднятым воротником. Он спрашивает:
— Не идет?
— Нет.
Через минуту снова:
— Не идет?
Мне надоедают его вопросы: боится нос высунуть, а я крутись, как флюгер! Я перестаю отвечать. Могу же не расслышать за ветром его вопросов!
Есть в Москве, я знаю, человеческие маршруты: ни расстройств тебе, ни волнений. А тут, на двести третьем, какие-то развалюхи. Если бы не они, зачем бы мне каждое утро унижаться, тайком пробираться к своему станку. Проходил бы хозяином на виду у мастера. А сегодня этот очкастый сом, как всегда, опять станет за спиной, едва успею взять в руки резец, уставится в затылок своими пронзительными глазами — хочешь не хочешь, а показывай ему лицо и давай объяснения. И все это из-за нашего проклятого маршрута. Не маршрут, а сплошное несчастье!
Ну вот, наконец-то!
Работая локтями, я всаживаю себя в автобус. Кто-то ворчит, кто-то сердито отталкивает, но для меня все это пустяки. Немного выждав, пускаю в ход плечи, легко протискиваюсь вперед. Наверно, кондуктор не виноват, что автобус опоздал, но должен же я на ком-то выместить свою злость! К тому же с кондукторами нашего маршрута у меня старые счеты. Не кондукторы, а чистые змеи.
Без билета не думай и остановки проехать: глаз с тебя не сведут, всю дорогу будешь чувствовать себя будто привязанным.Пробиваюсь и вижу на месте кондуктора копну светлых с рыжинкой волос, на которой чудом держится широкий, как блюдо, малиновый берет с крученой петелькой наверху. Берет, вероятно, был час назад снят с тарелки, на нем еще виден венчик, выдавленный дном. Моя сестренка нередко делает такие штуки, и я знаю нехитрый секрет, как сделать берет таким внушительным.
— Мальчик, почему вы толкаетесь? Плату можно было передать... — говорит девушка-кондуктор, и на меня вопросительно-требовательно смотрят большие серые глаза. Они вовсе не злые, как у всех наших кондукторов. Наоборот, в них светится внимание.
«Мальчик... — со злостью думаю я. — Какой я тебе мальчик? Мне уже шестнадцать, и я работаю на заводе. Это тебе не билетики отрывать».
Я кладу сдачу в карман и пробиваюсь вперед. Всю дорогу мне кажется, что большие глаза следят за мной, но не подозрительно, как бы спрашивая: «Гражданин, вы приобрели билет?», — а совсем по-другому: дружелюбно, с сочувствием, как, бывало, глядела на меня моя сестренка, когда мне еще попадало на орехи от матери.
Все-таки она, наверно, поняла, что обидела меня.
II
Еще издали я вижу фигуру мастера Семена Иосифовича. Он оглядывает участок поверх очков, прижав культей левой руки какую-то папку. Пустой рукав синего сатинового халата сунут в карман. Кепочка надвинута на лоб. Он явно рассержен. В такое время лучше не попадаться ему на глаза, и я направляюсь к своему рабочему месту по узкому проходу между стеной и станками. При моем небольшом росте вполне возможно, что он меня не заметит.