Андрей Гуляшки
История с собаками
Глава I
КОРОТКИЙ ВЕЧЕР И ДЛИННАЯ НОЧЬ
Как-то меня спросили:
– Что собой представляет Аввакум?
Мы были знакомы с Аввакумом уже 15 лет, но я долго размышлял, прежде чем ответить. В конце концов шутливо промолвил:
– Исключая большую часть дня и время до полуночи, а также те несколько часов, что он отводит для сна, в остальное время Аввакум интересный и веселый человек.
Но я был несправедлив.
Впервые мы встретились с Аввакумом пятнадцать лет назад в Момчилово. Тогда он был разговорчивым и веселым, остроумным и находчивым; с ним можно было провести много часов, не замечая, как летит время. Только иногда, крайне редко, его охватывало мрачное настроение, да и то лишь по вечерам, когда он оставался в одиночестве.
С годами все менялось. Чем больше седели у него виски и глубже становились горькие морщины в уголках рта, тем реже он бывал весел днем, а охватывавшая его грусть долго не рассеивалась. Чаще всего он становился таким, когда бывал незанят срочной работой. Случалось, он оставался в компании своей трубки и недопитой рюмки коньяку до полуночи. Огонь в камине угасал, но он не замечал этого.
Перемена произошла с ним не сразу, а напоминала долгую осень, продолжавшуюся много лет.
Когда мы встретились с ним в Момчилово полтора десятка лет назад, еще только чувствовалось ее дыхание.События, о которых я собираюсь рассказать, произошли за два с половиной года до его последнего приключения – аферы с кражей вируса. Ему исполнилось тогда 42 года, и на вид никто не дал бы ему больше, но в душе он уже стал походить на задумчивых библейских старцев, изображенных Рембрандтом: им известно многое, в недостойном свете представляющее их ближних, ибо им удалось заглянуть в самые сокровенные, тайные уголки людских помыслов. Еще в молодые годы, цитируя известную мысль: «Человек – это звучит гордо!», он добавлял: «… но от человека также можно чего угодно ожидать!» Он уже выстрадал сердцем, видел собственными глазами и испытал на собственной шкуре немало ужасного, объединенного в понятии «чего угодно»; он внимательно это ужасное исследовал, как исследуют, например, биологи внутренности мерзкого насекомого. Он стал исследователем людей, героев страшных и темных афер, для которых разврат, цианистый калий и пуля превратились не более чем в подручное средство. Аввакуму много было известно о злой воле людей, поэтому и в душе он стал походить – после 15 лет исследований! – на белобородых и ветхих библейских старцев Рембрандта, заглянувших в пропасть и прозревших самое дно жизни. Но в то же время он и во многом отличался от них, ибо они застыли, размышляя над жизнью, а он волновался, выстрадывал свои познания; каждая раскрытая новая истина о злой воле людей обжигала его сердце как раскаленный кусок железа. Он не был мизантропом, он непоколебимо верил в конечную победу добра, но иногда не выдерживал, сталкиваясь с мерзостью, и тогда у него вырывались в адрес рода человеческого жестокие мысли. Он высказывал их не от ожесточения или от злого, мстительного сердца, а просто охватывавшая его в такие минуты печаль была бесконечно глубокой.