Владимир Дружинин
СЛЕД ЗАУР-БЕКА
ДОМ НА БОРОВОЙ
Мне хотелось пойти туда. Пойти в дом на Боровой, подняться на четвёртый этаж, дёрнуть рукоятку звонка. Откроется тяжёлая, обитая войлоком дверь. Зажжётся свет. Да, в тёмном коридоре, знакомом мне наощупь, зажжётся свет. Что будет дальше — я не знаю. Вернее всего — ничего не будет. Я ничего не узнаю. Тайна останется тайной.
И всё-таки мне хочется, мне нужно пойти туда. Иначе нельзя. Иначе я не выясню всех деталей этой истории…
Началось всё декабрьским утром 1941 года. Я топтался у шлагбаума в Колпине и ждал попутной машины. Ко мне подошёл невысокий чернявый военфельдшер и спросил:
— В город?
— В город, — сказал я.
Он улыбнулся. Скользнув взглядом по моему счастливому лицу, он протянул мне небольшую, аккуратно зашитую в холст посылочку.
— Очень вас прошу, — начал он. — Семья голодает. Передайте, если не затруднит.
— Давайте, — сказал я.
— Это на Боровой. Почти в центре.
— Знаю.
— А вы — Селезнёв?
— Точно, — весело отозвался я. — Сержант Селезнёв.
— На слёт едете?
— На слёт.
— Знаю. Снайпер Селезнёв. Как не знать! Так, пожалуйста, посылочку мою…
Он говорил громко. Все стоявшие у шлагбаума стали смотреть на меня. Зардевшись, я сунул посылочку в туго набитый мешок и сказал симпатичному военфельдшеру:
— Не беспокойтесь. Всё будет сделано тотчас же, как приеду в Ленинград.
Квартиру я нашёл не сразу.
Короткий день уже кончился, и на лестнице было темно. Темно и совершенно тихо. В провалы окон врывался тонкий едва уловимый запах гари. На лестнице жилого дома пахло так же, как и на передовой у потушенного снегом пожарища.Долго я мёрз на площадке, дёргая рукоятку звонка. Литая птичья лапа, сжимающая когтями шар, успела согреться. Наконец, за дверью послышались тихие, неторопливые шаги и мужской голос произнёс:
— Вы к кому?
— Шараповы здесь живут? — спросил я, вспомнив фамилию на посылке военфельдшера.
— Что у вас?
— Посылка.
Дверь открылась в темноту. Тот же голос, удаляясь куда-то, позвал:
— Прошу за мной.
— Спичек у вас нет? — спросил я.
— Нет. А у вас?
— Тоже нет. Я некурящий.
— Добродетельный мужчина, — сказал незнакомец с усмешкой, и голос его вдруг показался мне смутно знакомым. — У вас и фонаря нет?
— Есть трофейный фонарь, — сказал я небрежно. — Да чёрт бы драл — батарейка села.
— Трофейный?
— Да.
— Воюем, значит?
— Воюем…
Так мы разговаривали, двигаясь по длинному-предлинному коридору, и я терялся в догадках — где я слышал этот голос? На фронте? Нет, не на фронте. До войны? Да, должно быть, ещё до войны. Но где?
— Это ничего, что у вас нет света, — проговорил незнакомец. — Всё равно зажигать здесь нельзя. Рядом трахнуло. Штучка на четверть тонны. Все рамы вылетели.
В коридоре становилось тепло. Двигаясь в бесконечных потёмках, задевая за какие-то углы, я вспомнил путешествие к центру земли, описанное Жюль Верном, и невольно засмеялся. Температура явно повышалась. Мы, точно герои фантастического романа, как бы приближались к раскалённому центру земной планеты.
— Чего вы смеётесь? — услышал я.
— Ничего. Так.
— Вам смешно?