Елена Габова
"И отец мой, и мама моя"
Повесть
Семейка у нас что надо. Я расскажу, вы только не падайте в обморок.
Мне четырнадцать лет, я живу с папой. А мой брат Мишка живет с мамой, ему всего-навсего
восемь.
Мы с папой живем на Севере, в городе Лемью, а мама с Мишкой – на юге, в деревне Солнечной, у
Азовского моря.
Мы с папой живем одни, а Мишка с мамой и с дядей Женей. Летом там еще появляется дядь-
Женина дочка, семилетняя малявка. Она приедет к своему отцу из самой Москвы, где живет со своей
матерью. Мой брат Мишка тоже прикатит летом на каникулы к папе. А я полечу к маме, мы с Мишкой
поменяемся. Я считаю, что мне лучше, каникулы у моря все-таки привлекательней.
Так вот все перепутано. Никто не разберет, что, зачем и почему.
Еще год назад мы жили нормально, одной семьей – мама, папа, Мишка и я – на Севере в Лемью.
Даже не верится, что так было. Мама с Мишкой ездили в отпуск на юг (я была в лагере отдыха), и мама
вернулась оттуда какая-то чудная. Нас с Мишкой как будто не замечает, а больше всего не замечает
папу. Молчит. Окликнешь ее, она не услышит. Думает о чем-то своем.
И еще у нее особая страсть к чистоте появилась. Никогда я не видела, чтобы она так рьяно мыла, скребла, стирала. Прямо бзик какой-то на маму напал. Меня каждый день пилила:
-- На стуле у тебя что за склад? Повесь все сейчас же в шкаф! А на столе что? Приберись, пыль
вытри.
Дома ни пылинки не стало – жуть. Мишка с прогулки вернется, перед ним таз ставится – мой
обувь.
Ладно, это пережить можно.
Папе даже нравилось. Ему не нравилось вот что: подойдет он к мамеее обнять, а она толкается и тихо просит:
– Не надо.
– Почему?— злится папа.
– Я устала.
Дошло до того, что он к маме вообще перестал подходить.
И еще мама стала почтой интересоваться. Раньше, когда занесут газеты, тогда и хорошо, а тут она
два раза в день проверяла почту и все сама, никому не доверяла. Это в выходные. А в будни с работы
придет и тут же спрашивает: письма есть? Но ничего не было.
Потом мама уехала в командировку, а через неделю, когда она уже должна была вернуться, пришла телеграмма: «Задерживаюсь, когда буду – не знаю».
Жутко странная телеграмма. Задерживаешься по делам, бывает. Но как это понять: когда буду – не
знаю? А кто знать-то должен?
Еще через три дня папа письмо получил и стал какой-то ненормальный. Я его таким никогда не
видела. Сидит на диване, ручку шариковую в руках крутит, в одну точку уставился. Лицо какое-то
застывшее. Я видик включила, он как закричит:
– Выключи!
– Почему? Мне девчонки всего на день дали Джексона посмотреть.
– Выключи, я сказал!
Я пожала плечами, вытащила кассету и ушла.
Утром в его комнату заглянула. Он был по-прежнему на диване с той же ручкой в руках, только
спал. Несколько дней после письма он ничего не ел, только чай пил и то через силу. И спал в одежде. На
нас с Мишкой орал, мы перед ним на цыпочках ходили, шепотом разговаривали, как будто в доме
больной появился.
Конечно, я догадалась, что письмо было нехорошее. Нам с братом папа не дал его прочитать.
Всегда давал, и всегда мама писала всем: «здравствуйте, мои родные!» адресовывала папе, а обращалась