Федоров Александр Митрофанович
Мертвая зыбь
"Влюбленный призрак: Фантастика Серебряного века. Том V": Salamandra P. V. V. ; 2018
МЕРТВАЯ ЗЫБЬ
-- Наконец-то ты приехал. Спасибо. Ты не поверишь, как я рад! Как рад! -- с возбужденным лицом, но тихо и без обычной в таких случаях приветливой улыбки повторял Ладыгин, когда мы спустились по узкой тропинке с обрыва вниз, к самому морю, на песчаный и довольно унылый ночью берег.
Прямо перед нами широко и мутно расстилалось море, немолчно шумевшее и набегавшее на песок, смешанный с гравием, тяжеловатыми усталыми волнами, а позади нас стояли черные голые скалы, как бы сторожившие эту беспредельную и таинственную пустыню.
-- Мертвая зыбь, -- после минутного молчания произнес Ладыгин. -- Не правда ли, как художественно это сказано?
-- Да... правда.
-- Поразительно! В этом движении и шорохе нет и признака живой души. Что-то мертвенное и подавляющее, как и эти скалы, как эта луна...
Он указал глазами на луну, озарявшую береговую даль: луна была бледная, словно с оттаявшим краем.
-- Не правда ли, луна тоже подстать этой мертвой зыби и мертвым скалам... Она даже похожа на череп...
-- Ну, уж это слишком.
-- Нет, ты вглядись хорошенько... совсем череп... в три четверти... Голый череп, провалившийся нос, глаза...
-- У тебя расстроено воображение.
Он как-то неопределенно улыбнулся.
-- Нисколько... странно, что ты этого не находишь.
-- Если бы я прожил здесь столько же, сколько ты, наверное, стал бы находить и не такие ужасы.
Ладыгин молчал.
-- Я не понимаю, что тебя могло занести из Петербурга в эту трущобу? Это так на тебя не похоже.
-- Почему?
-- Да прежде всего потому, что я знал тебя за человека, любящего общество, поклонение, женщин, у которых ты пользовался дьявольским успехом...
Мне показалось, что при упоминании о женщинах по лицу Ладыгина пробежала судорога.
-- Произведения твои читались нарасхват. Словом, ты катался, как сыр в масле. И вдруг... до свиданья... Даже не сказался никому, куда, зачем и почему.
-- Я не хотел, чтобы об этом знали.
-- Я думал, что ты бежал, чтобы работать на свободе, потому что в последнее время перестал совсем почти писать. Оказывается, ты и здесь не написал ничего!
-- Ничего.
-- Ну вот! Так что же могло заставить тебя бежать в эту дикую нору? Каприз? Он продолжается слишком долго. Пресыщение? Ты слишком молод для этого. Любовь? Но ты живешь, по-видимому, как монах. Да и какие здесь могут быть женщины? Не те ли, что курят трубки и ездят с мужьями на рыбную ловлю...
-- Ах, оставь это...
-- Как хочешь, но здесь нечего делать так долго. Еще прожить здесь два-три месяца весной или летом, -- я это допускаю с грехом пополам, но жить целый год, -- слуга покорный, это с ума можно сбрендить. Ведь ты здесь круглый год жил безвыездно.
-- Год, четыре месяца, шестнадцать дней.
-- Ого! Ты так точно высчитываешь время со дня твоего отъезда из Петербурга! Видно, тебе не особенно весело здесь живется.
-- Я не скучаю.
-- Так что же тебя заставляет считать не только месяцы, но и дни? Так делают одни заключенные в тюрьме.