Лев Квитко
Лям и Петрик
Повесть
Любимому другу Бетти
[1]
Поутру Лям всегда так чутко спит! Сквозь закрытые веки проникает легкий свет. Поутру даже спросонок можно угадать, где солнце — далеко за рекой или уже на высоченной куче лузги у маслобойки Гайзоктера и скользит по ней вниз в ложбину.
Тело уж само ощущает, что бабушка поднялась. В постели стало просторно, и худые, длинные ножки Ляма, исцарапанные, покорябанные, давно не мытые, вытягиваются до самых кончиков пальцев. Одна нога сквозь дыру в одеяле высунулась наружу, а солнце одинаково ласково греет и ее, и закрытые глаза Ляма.
«Ой!» — Ляму чудится, что Саля, дочка Гели-Голды, считает пальцы на его высунувшейся ноге. Она называет их цыпочками. «Одна цыпочка, две цыпочки». А Лям как дрыгнет ногой, Саля валится, и вот уж он сам считает пальцы на ножке у Сали: «Одна цыпочка, две цыпочки». А мой папа, говорит он ей, скоро привезет машину, которая ест солому. И еще у меня есть золотой порошок. Вот скоро вырасту и достану его. Он у меня за карнизом. Высыплю его в Буг, пойдут люди купаться и станут золотыми.
— Пойдем купаться, — зовет Саля.
— Нельзя. На Буге еще идет лед.
Буг разлился широко-широко — от лукьяновского поместья до кузниц. Теперь все кузни в воде. В свете яркого солнца видно, как взбаламучена река. Еще совсем недавно шли огромные льдины, и, наверное, сто человек народу, ухватившись за десяток канатов, тянули паром к берегу.
Но на самой стремнине, там, где летом водовороты, на паром напали целые горы льда и загородили ему дорогу. Сто человек, набежавших с базара, тянут его к себе на берег, а ледяные глыбы не дают ему ходу. Все новые и новые громадины приплывают, лезут друг на дружку и помогают толкать паром вниз, вниз, куда-то к черту на кулички. На пароме поднялся крик, пошла кутерьма, — коровы ревут, лошади храпят, овцы Гайзоктера лезут друг на друга. И вдруг канаты оборвались, все сто человек повалились наземь, а паром прянул назад, завертелся и стал торчком.Лям повернулся лицом к стене и натянул на голову одеяло.
И вот он уже один-одинешенек на льдине посреди Буга, там, где летом омуты, и его несет. А издали, откуда катит Буг, плывет другая льдина, и на ней дымит кузница. И чудится, будто в кузне кто-то орудует у наковальни. Слышно, как гремит молот и звякает молоточек, — раз-два, раз-два, — точь-в-точь звонят в колокола. И вдруг та льдина врезалась в Лямину льдину; Лям прыгнул и оказался верхом на кузне. А возле кузни стоит, подняв ногу, лошадь и ждет, чтоб ее подковали…
Теперь уже идет мелкий лед, и по утрам видно, что Буг отступает. В яминах осталось полно рыбы и утиной капустки. Повсюду теперь пахнет утиной капусткой. Буг побывал в гостях и у Бени Стельмаха. Потом река ушла и оставила полную кухню карпов. А в бадейке разлеглась рыба левиафан, с плавниками точно руки. Когда жена Бени взялась за нож, чтобы потрошить диковинную рыбу, левиафан раскрыл рот и сказал: «Меня мама никогда не баюкала, а ваша бадейка мне очень по вкусу. Ах, доля моя!»
А вот примчался Береле-кряква, этакий долговязый верзила, с сестренкой Салей.