Анатолий Доронин
Руси волшебная палитра
С любовью к России
О Константине Васильеве писать непросто. Получивший признание миллионов зрителей, о чем свидетельствуют очереди на его выставки, где бы они ни проводились — в Москве или маленьком провинциальном городке, — он тем не менее не получил признания в среде своих коллег-художников. Его искусство вызывает яростные споры. С одной стороны — безоговорочная любовь, с другой — полное неприятие. Но это ли не свидетельство того, что как художник Васильев свою задачу выполнил: его картины воздействуют на зрителя, будоражат чувства и будят мысль. Не об этом ли говорят и письма посетителей выставок:
«В нашем обществе не просто низкий уровень культуры, а, я бы сказал, засилье пошлости. Посмотрите: залы прекрасных музеев пустуют, по ним ходят одни иностранцы или экскурсионные группы. А вот если устраиваются выставки Ильи Глазунова, Александра Шилова или Константина Васильева — тут прямо паломничество. Вот уж поистине — Бог любит троицу. Беда, когда люди принимают за красоту красивость и пошловатую смазливость. И. Лесных, г. Пушкино Московской области».
«Васильев принадлежит России, произведения его необходимо сохранить, не надо ждать, пока его признают на Западе. Его картины, завораживают, показывают Русь с той стороны, с которой ее еще никто из художников не показывал. Не слащавость, а восторг и удивление перед красотой земли русской, совершенно непривычный за последние 70 лет взгляд на Историю Руси: не все стон да плач, а светлое, поэтическое начало. Т. Алексеева, Москва».
Мнения этих людей, собранные журналистом Наталией Колесниковой, достаточно полно отражают всю суть полемики, постоянно идущей в нашей прессе о феномене Васильева. Критики пытаются убедить зрителей, что у них дурной вкус и мало культуры, зрители же говорят критикам, что у них, кроме разговоров о колорите, композиции, перспективе и т. д.
, за душой ничего нет, что они разучились видеть произведения.Константин Васильев проложил в искусстве не новую стезю. Просто она, эта стезя, долгое время зарастала сорной травой, и не было на ней ни пешего, ни конного. Мы знаем, что обращение к русской истории, существовавшей до 1917 года, не приветствовалось в советском искусстве и литературе. Более того, обращение к таким темам считалось крамольным. Историческая тема в русской живописи закончилась на классиках — Васнецове, Нестерове, Корине. А затем в течение долгого времени — полная пустота. Сам жанр исторической, отечественной, патриотической картины как бы исчез, растворился в дымке веков. Никто не дерзал написать такую картину для официальной выставки, а если и дерзал, то ее не выставляли.
Заслуга Васильева в том, что он попытался закрыть эту брешь, эту пустоту своими силами. И его искания оказались удивительно созвучны сокровенным размышлениям его сограждан. Первые выставки Васильева в Москве и Подмосковье носили характер откровений, открытий, сенсаций — мы возвращались к себе, к былинным истокам, к Древней Руси, к недавней России.
На его — картинах ожили герои русских сказок и былин — разные чудо-богатыри и девицы-красавицы. После скучных официозных выставок, не дающих ничего ни уму, ни сердцу, зритель потянулся к простым, безыскусным картинам Васильева. Людям хотелось красоты, и он им ее показал. Людям захотелось вспомнить, что была когда-то Россия со своей историей и героикой, самобытной красотой и культурой, которую вытравляли долго, да не вытравили — хоть в крохах, да осталось. И Константин Васильев дал пищу для этих воспоминаний, он разбудил их. И, надо сказать, было что будить.