Читать онлайн «Ненаписанное, или Cтраница ниоткуда»

Ненаписанное, или Страница ниоткуда

Людмила Анисарова

Я смотрела на них со стороны, или сверху, или... – я не могла понять, где я. Наверное, я была везде. Вокруг. Вокруг чего? Ну, вокруг них всех и вокруг того, что еще несколько минут назад было мною.

Они суетились, хлопали по щекам, тормошили – надеялись. Кто-то вызывал «скорую». И плакали, конечно (кто тихо, кто громко, соседка и мама – ну уж слишком громко), понимая, что все бесполезно и меня уже нет.

Мне хотелось сказать, что я есть, что я с ними, что я все вижу, слышу и понимаю. Что я жалею их.

Но это, оказывается, было невозможно. Да, я была. Меня было много, слишком много: мне казалось, что я занимаю целую комнату – а может, и больше. Но у меня не было ни тела, ни голоса – у меня не было ничего. Не было ушей – но я слышала. Не было головы – но я мыслила. Чем, спрашивается, если нет мозга? Непонятно.

Нет, неправда. Мне все это было бы непонятно, если бы я была там, с ними. А теперь-то как раз мне было все очень даже понятно. Все легко. Я есть. Я буду всегда. Просто они об этом не знают – вот в чем беда.

Как же сделать, чтобы они не плакали, чтобы не сокрушались так? Кто это все придумал?

Кто придумал, что надо так убиваться, да еще причитать так страшно, как это делает сейчас мама? Просто сердце разрывается. Точнее, разрывалось бы, если...

Жалко, что нет рук и нельзя погладить, прижать, пожалеть. Хотя они, наверное, испугались бы очень, если бы я их погладила – всех одновременно или по очереди. Может, даже спятили бы совсем.

Но что же делать? Что?! Почему я раньше им все не рассказала, не подготовила? Чтоб вели себя прилично, тихо.

Конечно, суета неизбежна. Ну и сделайте все, как надо, – цветы там, венки и вообще... А сердце-то зачем себе и всем окружающим так рвать?

Мама, ну успокойся ты, Христа ради! Муж отвернулся от всех, рыдает – но тихо, молодец. Дочери плачут. Сильно плачут. Но хоть не причитают – и то хорошо.

Только бы не тосковали потом – вот что. Я знаю... Знала, как это бывает. Нет ничего хуже черной тоски, которая обычно подбирается с окраин тела к сердцу и медленно начинает сжимать его. Сжимает, сжимает, сжимает... Но до конца дело не доводит, а снова расплывается по всему телу, чтобы, впрочем, очень быстро вернуться. И так – бесконечно.

Как же мне было сказать им, чтобы не тосковали? Что мне хорошо. Что нет теперь забот. Им будет плохо без меня? Ну, а что я? Что? Ну прижала бы к себе, ну пожалела бы, ну посоветовала бы... Но ведь можно без этого и обойтись. Моя вина: привязала к себе, сделала себя необходимой. Зачем? Зачем не творила их самодостаточными, сильными, независимыми?

Я смотрела на них со стороны, или сверху, или... Смотрела? Чем? Да, нечем. Да, не смотрела. Но ведь видела. Видела! И думала (не знаю чем, но думала!). Я думала: «Только не тоскуйте, пожалуйста!» И от невозможности сказать им это я вдруг заплакала. И плач мой постепенно перешел в многословные и безутешные деревенские причитания. Как хорошо, что они не могли этого услышать...

1999 г.